Трагедия Венгерской революции 1956 года

После смерти Сталина руководство СССР объявило о начале «нового курса». Началось то самое развенчание культа личности, повсемесное ослабление репрессий, увеличение свободы слова и многие другие долгожданные реформы. «Новый курс» обещал затронуть и страны-сателлиты.

Но это произошло отнюдь не везде, и зачастую по вине «политбюро», небрежно тасовавшего марионеточных руководителей. В некоторых странах  эхом такой небрежности стала трагедия. Так, 23 октября 1956 года в Венгрии вспыхнула революция, растянувшаяся на две недели. Восставшие требовали отставки руководства страны, в котором по-прежнему главенствовали сталинисты, а самые радикальные из них — полного вывода советских войск с территории Венгрии.

Руководство СССР во главе с Никитой Хрущевым ответило на восстание сначала вводом войск, затем их выводом, а затем повторным вводом — на этот раз массированным и бессмысленно разрушительным, обернувшимся трагедией для венгерского народа и оставившим после себя историческую травму в коллективной памяти. Читайте об этом в статье Арена Ваняна, независимого исследователя и автора телеграм-канала «Арен и книги» о литературе и истории.

1

Летом 1953 года престижная венгерская газета «Мадьяр Немзет» остро нуждалась в молодых кадрах. Одним из них оказался недавно окончивший школу юноша по имени Чарльз Гати. Собеседование в газету было на удивление простым. «Вы социалист?» — спросил главный редактор. «Я бы хотел им быть», — ответил юноша. Этих слов оказалось достаточно, чтобы молодого Гати сразу зачислили в штат, назначив репортером отдела культуры.

Его работа сводилась к освещению новых спектаклей и опер, а также интервью с художественной богемой. Однажды ему посчастливилось взять интервью у композитора Золтана Кодая. По воспоминаниям Гати, весь мир знал двух венгров, не покинувших страну после установления железного занавеса в середине 1940-х годов, — одним из них был легендарный футболист Ференц Пушкаш, а вторым как раз Кодай.

Композитор пользовался большим уважением венгерской интеллигенции.

Политическая турбулентность ХХ века приучила его сохранять осторожность, не превращаясь в приспособленца; он не боролся с режимами, но и не сотрудничал с ними; он сочинял академическую музыку, но всегда вкладывал в нее тонкие политические намеки.

Вот и его новая кантата — Ne bantsd a magyart! («Не обижай венгра!») — была устроена ровно таким же многоликим образом. И когда молодой корреспондент спросил у пожилого Кодая, содержит ли припев его кантаты помимо патриотического еще и антисоветский смысл, композитор кивнул (так ему показалось), но ничего не ответил.

Вспоминая много лет спустя эту встречу, Гати резюмировал ее одной фразой:

«После смерти Сталина жизнь в Венгрии не допускала простых толкований и не терпела строгих границ».

2

Иосиф Сталин умер 5 марта 1953 года. Начался новый этап в отношениях Советского Союза со странами Восточной Европы. Венгрия не была исключением. В июне того же года в Москву была приглашена делегация ее руководителей во главе с диктатором Матьяшем Ракоши.

Ракоши (настоящая фамилия — Розенфельд) родился в 1892 году в многодетной семье еврея-лавочника. Получил хорошее образование, изучал иностранные языки в Гамбурге и Лондоне, но рано свернул с буржуазного пути, вступив в Социал-демократическую партию Венгрии. Затем принял участие в Первой мировой войне и попал в плен под Читой, где познакомился с большевиками. Они произвели на него сильное впечатление, и уже в первой половине 1920-х Ракоши переехал в СССР, работал в Коминтерне и встречался с Лениным и Зиновьевым. В 1925 году он перебрался на подпольную работу в Вену, участвовал в восстановлении Коммунистической партии Венгрии и предпринял первую попытку возвращения в Будапешт. Но — неудача: по прибытии его арестовали и приговорили к восьми с половиной годам тюремного заключения, позже срок заменили на пожизненный. В Венгрии тех лет царствовала регентская власть аристократа Миклоша Хорти, не терпевшая коммунистов.

В тюрьме Ракоши провел без малого 16 лет и был освобожден по поручительству Советского Союза в ноябре 1940 года. Он вернулся в Москву и возглавил заграничное бюро Компартии Венгрии. А спустя еще пять лет предпринял вторую попытку возвращения на родину — на этот раз успешную. Успех был обеспечен неудачами Венгрии в ходе Второй мировой войны. Возможно, ни одна другая страна мира не вела себя столь легкомысленно во время боевых действий на территории Европы. Начинала войну Венгрия как союзница нацистской Германии и фашистской Италии, продолжила как сторонница интересов демократичных США и Великобритании, а закончила под покровом коммунистической диктатуры Советского Союза.

Поначалу Советский Союз допустил в Венгрии ограниченную демократию, но уже к 1948 году почти вся власть была сосредоточена в руках коммунистов, и в частности Ракоши. Его к тому времени успели прозвать «лучшим венгерским учеником Сталина» — во многом из-за частых консультаций со Сталиным и Берией, как лучше сфабриковать очередной процесс: кого объявить главой нового заговора, кого — американским шпионом, а кого — местным троцкистом. Уже в 1949 году Ракоши организовал знаменитый политический процесс над одним из своих оппонентов — ветераном Гражданской войны в Испании, бывшим антифашистом и членом венгерского коммунистического правительства Ласло Райком; он был арестован и менее чем через полгода повешен.

Культ личности Ракоши достиг пика в 1952 году: в его честь учреждались конкурсы, разыгрывались спортивные кубки, детсадовцы рисовали на занятиях его портреты, школьники посвящали ему стихи, женщины вышивали его имя на домашних скатертях, а мужчины маршировали с его плакатами по будапештским улицам.

Ракоши, как и подобает эталонному ученику Сталина, из года в год устраивал репрессии: исторические оценки разнятся, но с 1948 по 1956 год около 350 тысяч венгерских чиновников и представителей интеллигенции были репрессированы, в том числе казнены, а всего политическим преследованиям подверглись не менее 1 миллиона венгров.

Перемены добрались до Венгрии только летом 1953 года, когда диктатор был внезапно вызван в Москву для ознакомления с «новым курсом» политбюро.

3

Политбюро, возглавляемое Георгием Маленковым и Лаврентием Берией, в довольно резкой форме выступило против Ракоши, обвинив его в нарушении всех принципов «нового курса».

«Мы критично оцениваем положение в Венгрии, — сказал Маленков на том собрании, — и нам кажется, что венгерские товарищи не обращают должного внимания на существующие недостатки». Его поддержал Берия: «Дело не в том, что мы не доверяем товарищу Ракоши, но стране нужны новые руководители». И снова Маленков: «В нашей стране мы исправляем сделанные в этой связи ошибки». И снова Берия: «Как старому большевику вам, Ракоши, должно быть известно, что мы умеем ломать хребты».

Встреча в Москве заняла три дня, и по ее итогам политбюро приняло решение, что Ракоши сохранит место во главе Компартии Венгрии, но уступит кресло премьер-министра либеральному Имре Надю.

В последующие три года они станут непримиримыми оппонентами, двумя главными героями, схлестнувшимися друг с другом в партийной борьбе. Надь будет винить Ракоши во всех прошлых и будущих неудачах венгров, а Ракоши — закоренелый сталинист — назовет Надя «осколочком, отколовшимся от нашего московского гранита».

Но оба принадлежали к одной эпохе и верили когда-то в одну мечту. Надь тоже родился на излете века, в 1896 году, но в семье крестьян. Высшего образования не получил, но был великолепным самоучкой. В юном возрасте отправился на фронт Первой мировой, но попал в плен во время Брусиловского прорыва. В сибирском лагере для военнопленных случилось обращение в марксизм; он вступил в Красную армию и отправился на Гражданскую войну.

В 1920-е Надь вернулся в Венгрию и нашел себе место как в легальном социально-демократическом, так и в подпольном коммунистическом движении. Не раз был арестован. В 1928 году эмигрировал в Вену, затем в Москву, где работал в Коминтерне. Правда, за время пребывания в Советском Союзе у него появились серые пятна в биографии: он то исключался, то вновь восстанавливался в партии, иногда выступал с критикой сталинского правительства, иногда просил у него прощения, а затем и вовсе был завербован в агенты НКВД под кличкой Володя. «По поручению я был связан и занимался многими врагами народа», — писал он в автобиографии 1940 года.

Сложно сказать, как часто Надь доносил на венгерских сотоварищей; у отечественных и зарубежных специалистов по венгерской истории ХХ века (А. С. Стыкалин, Я. Райнер) сложилось мнение, что он не принадлежал к числу крупных доносителей.

С началом войны Надь записался добровольцем в Красную армию и служил в разведке Верховного главнокомандования, но с 1942 года работал редактором радиопередач на Венгрию. В 1944-м он вернулся на родину и стал членом прокремлевского правительства. В качестве министра сельского хозяйства Надь провел успешную аграрную реформу, но уже в 1948 году выступил против экономического курса Ракоши, направленного на насильственную коллективизацию. За критику партии Надь был выведен из состава политбюро и обвинен в «правом уклоне» — расхожем для социалистов всех мастей и эпох обвинении.

Отойдя на время от политики, Надь посвятил себя преподаванию. Он был создан скорее для академической профессуры, нежели для политической деятельности. От того же Ракоши или казненного Райка его отличала интеллигентность; он не был «фанатиком совести» или холодным практиком — он был экономистом-аграрником, который с удовольствием читал лекции студентам. За эти лекции он получил в народе прозвище oreg, «старик», или же Imre basic, «дядюшка Имре», которому противопоставлялся kopasz, «лысый», то есть Ракоши.

В июне 1953 года «дядюшка Имре», успевший влюбить в себя венгерское студенчество, внезапно вернулся в большую политику, получив с согласия Москвы место премьер-министра.

4

С одной стороны, с возвращением Надя в политику у венгров возникла надежда на реформы, на десталинизацию, на обретение более человеческого политического устройства, а с другой — 25-метровый памятник Сталину по-прежнему возвышался в центре Будапешта, бросая длинную тень прошлого на макушки простых венгров.

Программа Надя получила у историков название «венгерская НЭП» — во многом из-за либеральной направленности. Реформы включали в себя внедрение широкого ассортимента потребительских товаров, смягчение коллективизации, амнистию политзаключенных и плюрализм мнений в политбюро.

Конечно, такая политика не вписывалась в представления сталинистов о должном социализме. Почти все реформы Надя так или иначе застопорились из-за партийного сопротивления Ракоши и его окружения. Это была первая причина неудач Надя на посту главы правительства.

Вторая причина — перемены, настигшие советское политбюро. Либеральный Надь был ставленником, как ни странно, Берии и Маленкова — двух палачей, сыгравших весомую роль в осуществлении Большого террора и вообще сталинских репрессий на территории СССР. И эти два палача вылетели первыми из политбюро при становлении «нового курса»: Берия был арестован спустя несколько дней после московской встречи с Ракоши и позже расстрелян; а Маленков в феврале 1955-го был обвинен в сотрудничестве с Берией и снят с должности главы советского правительства, после чего лишился авторитета и влияния.

Ракоши был марионеточным правителем, но прагматиком: он воспользовался чисткой в кремлевском политбюро, умножив количество докладных записок Хрущеву о росте национализма в Венгрии. Его донесениям сопутствовал рост напряженности в международной обстановке. Черчилль уже произнес Фултонскую речь, ознаменовавшую начало холодной войны, в 1949 году была создана Организация Североатлантического договора (НАТО), а в 1955-м в ее состав вошла ФРГ, тем самым вплотную приблизив войска Запада к границам советских государств-сателлитов. И чем чаще в Москве узнавали от товарища Ракоши о сепаратизме, национализме и антисоветских настроениях в Венгрии, тем сильнее подвергали критике «дядюшку Имре».

В апреле 1955 года Надь был отправлен в отставку, исключен из партии и лишен академического звания. Ракоши вернул себе полноту власти. А спустя всего месяц подписал в Варшаве Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Венг­ри­ей, ГДР, Ал­ба­ни­ей, Бол­га­ри­ей, Поль­шей, Румы­ни­ей, Че­хо­сло­ва­ки­ей и СССР. 5 июня он вступил в силу. Так оформилась Организация Варшавского договора (ОВД) .

5

С отставкой Надя тотчас запустилась волна чисток и увольнений.

Так, из либеральной газеты «Мадьяр Немзет» выгнали практически всю редакцию, в том числе 20-летнего репортера Чарльза Гати. Первое время ему было очень тяжело: он боялся не найти работу и загреметь в армию. Но затем, когда прошло первое потрясение, Гати осознал, что розовая бумажка с приказом об увольнении в действительности была его орденом. Теперь он принадлежал к движению, пусть и не до конца понимал его смысл. Теперь он ощущал себя так же, как все, кого он уважал.

Сердцем движения был кружок Петёфи — дискуссионный форум, созданный антисталинистски настроенной интеллигенцией и студентами. Кружок оставил глубокий след в культурной памяти венгров. Поначалу его посещала дюжина человек, но спустя пару лет он собирал уже несколько тысяч. Среди выступающих были главные лица венгерской интеллигенции — так, в один день мог выступить писатель Ласло Немет, а в следующий — философ-марксист Дьердь Лукач. Встречались даже перебежчики, те, кто еще пару лет назад выносил приговоры своим коллегам или писал доносы, а теперь мечтал о свободной и независимой Венгрии. Иногда среди выступающих можно было встретить и совсем молодых людей, учеников и учениц пожилых профессоров. Одной из них была Агнеш Хеллер — тогда еще очень скромная и никому не известная ученица Лукача, чей отец погиб в Аушвице.

Хеллер оставила яркие воспоминания об участии в заседаниях кружка Петёфи. Однажды ей довелось выступить последней, в третьем часу ночи, перед пугающе многочисленной аудиторией — с речью, посвященной тому, что пора закрыть прошлое и заняться настоящей философией.

Она говорила, что думала: «Давайте бросим эту ерунду и вернемся к философии». Ее доклад длился всего четыре минуты, но по окончании толпа аплодировала ей и просила продолжить, говорить еще и еще. Она же, по собственным воспоминаниям, больше всего хотела в ту минуту спрятаться в уголке и читать «Феноменологию духа» Гегеля — вот ее подлинное призвание, подумала она, а не речи перед гудящей толпой. Однако она не могла так поступить — по крайней мере в ту минуту, потому что чувствовала: здесь что-то происходит, что-то значительное.

«Мы верили: будет то, что есть сейчас. Верили, что потихоньку сформируется многопартийная система. Выборы. С 1947 года прошло не так уж много времени — девять лет. В других странах тоже бывает, когда одна и та же партия находится у власти девять лет. А через девять лет пройдут свободные выборы, и снова будет как в период между 1945 и 1947 годом, снова образуются демократические партии, будет нормальный парламент, мы будем ездить за границу, в магазинах появятся продукты. Примерно так мы всё себе представляли: будем жить человеческой жизнью, покупать, что хотим, делать, что хотим, сможем спокойно заниматься философией».

Интуиция не подвела Хеллер. Кружок Петёфи сыграл значительную роль в сплочении движения, собрав под одной крышей тысячи неравнодушных к будущему венгров и научив их свободно обмениваться мыслями на разные демократические темы. Диктатура Ракоши, конечно же, не могла оставить их без внимания. После очередной дискуссии о свободной прессе, получившей огласку на радио, вышло постановление пленума венгерского ЦК об официальном запрете деятельности кружка.

6

Но было поздно. 28–30 июня 1956 года в польской Познани началось восстание рабочих, которое быстро переросло в движение против режима главенствующей партии. Столкновения с полицией и органами госбезопасности обернулись кровопролитием, но в конце концов утихли. Москва тотчас отреагировала на Познанское восстание, испугавшись повторения событий в других странах-сателлитах. В июле того же года Ракоши сняли с поста генерального секретаря — на этот раз «по состоянию здоровья»; его отправили на лечение в Краснодарский край. Вместо Ракоши был назначен его помощник Эрнё Герё — такой же консерватор и проводник сталинских идей, но куда более тихий и покладистый.

Но было поздно. 6 октября в Будапеште состоялась 100-тысячная молчаливая демонстрация в связи с перезахоронением останков жертв сталинизма. В ответ на это газета «Сабад Неп» опубликовала знаменательную статью о кружке Петёфи. Ее автор утверждал, что пара тысяч человек, участвующих в заседаниях кружка, только хорохорятся; говоря иначе, интеллигенция не представляет опасности, потому что венгерский народ не интересуется ее идеями, он по сей день ассоциирует себя с партией.

Советское политбюро тем не менее перестраховалось — и уже в середине октября вернуло в Венгерскую партию трудящихся (ВПТ) «дядюшку Имре», любимца венгерской молодежи и спутника интеллигенции.

Но было поздно. Спустя две недели студенты и лидеры движения провели митинги в Будапеште и провинции. Требования митингующих разнились — от пересмотра экономических реформ до проведения суда на сталинистами. «Мы стремительно неслись в революцию и не знали об этом», — вспоминала Агнеш Хеллер.

Революция началась 23 октября. Будапешт вновь наполнился протестующими — около 200 тысяч венгров шли по улицам и выкрикивали лозунги: «Надя в правительство, Ракоши — в Дунай!», «Венгры, шагайте с нами!», «Русские, возвращайтесь домой!». Протестующие снесли 25-метровую статую Сталина, от которой остались одни сапоги на постаменте. Казалось, что длинная тень прошлого больше не настигнет венгров. Однако сотрудники венгерской ГБ открыли по толпе огонь. Демонстрация резко переросла в вооруженное восстание, продолжавшееся всю ночь: подверглись нападению здание радиокомитета, центральная телефонная станция, вокзалы и оружейные склады.

Герё ввел в стране чрез­вы­чай­ное по­ло­же­ние и ко­мен­дант­ский час. Ближе к полуночи президиум ЦК КПСС во главе с Хрущевым принял почти единогласное решение о вводе войск в Будапешт. В ночь с 23 на 24 октября час­ти Осо­бо­го кор­пу­са советских войск (6000 солдат и офицеров, 290 танков, 120 бронетранспортеров, 156 артиллерийских орудий) вошли в венгерскую столицу. Им противостояли 3000 восставших, вооруженных в основном легким стрелковым оружием.

Никакой прямой вооруженной помощи митингующим из-за рубежа не было. Сохранилось множество воспоминаний свидетелей Венгерского восстания о том, что «радиостанция „Свободная Европа“ (РСЕ) была, по сути, единственным фактором присутствия США в Венгрии». Но даже после кровопролития 23 октября РСЕ призывала венгров сражаться до победного конца:

«Нет, мы более не можем удовлетворяться словами и половинчатыми решениями… Не прекращайте борьбу, пока не получите ответов на самые животрепещущие вопросы!»

Утром 24 октября в Будапешт прибыли члены президиума ЦК КПСС, председатель КГБ СССР, семь генералов и группа офицеров-чекистов. Они доложили в телеграмме Кремлю, что главной ошибкой «венгерских товарищей» был запрет стрелять «по участникам беспорядков».

7

В тот же день на за­се­да­нии ЦК ВПТ Имре Надь был вновь введен в состав политбюро и восстановлен в должности председателя правительства, которую занимал с 1953 по 1955 год. Казалось, революция должна стихнуть, ведь венгерская молодежь получила во главе страны человека, которого хотела видеть. Но дни революции стали новым серым пятном в биографии Надя — настолько сложно было найти рациональное объяснение его словам, мотивам, поступкам.

25 октября он выступил по радио, объявив, что среди протестующих много враждебных элементов, которые против народной демократии и народной власти; что вмешательство в события советских военных было необходимо. А затем — отменил ко­мен­дант­ский час и разрешил про­ве­де­ние де­мон­ст­ра­ций.

Многотысячная толпа тотчас собралась на площади Лайоша Кошута у венгерского парламента, чтобы отпраздновать победу. Демонстранты забирались на советские танки с флагами Венгрии и дарили советским солдатам цветы. Но затем раздался выстрел — по всей вероятности, со стороны сотрудников венгерской тайной полиции, сидевших на крыше ближайшего здания. Советские солдаты выстрелили в ответ. Началась перестрелка, в ходе которой погибли почти 100 безоружных венгров — в основном простых рабочих и студентов.

«Кровавый четверг» поделил восставших на два лагеря. Первый был настроен радикально. По Венгрии прокатилась волна возмездия, сопровождавшаяся убийствами членов венгерской партии и авошей — сотрудников местного ГБ (AVH), говоря иначе, венгерских чекистов.

Чекистов узнавали по желтым ботинкам, выданным в хозяйственном управлении, и линчевали прямо на фонарных столбах или деревьях; нескольких повесили вверх ногами прямо перед зданием советского посольства.

Но не все протестующие принадлежали к радикальному лагерю. Сохранились и воспоминания сторонников второго, более мирного лагеря восставших, которых испугало и возмутило поведение радикалов.

Но в последующие дни оба лагеря сошлись во мнении, что Имре Надь не справляется с ролью вождя революции. Вчерашний любимец венгерской молодежи оказался виноват в текущих неудачах. От критики его не спасали даже реформы и перестановки в ВПТ; не подействовал и роспуск органов венгерской ГБ. Протестующие требовали полного смещения правительства, в том числе отставки Надя, а после «Кровавого четверга» — вывода советских войск с территории Венгрии.

Не только Надь пребывал в растерянности. В Москве тоже метались. Один из самых захватывающих документов этой революции — стенограммы президиума ЦК КПСС в последнюю неделю октября. Семь напряженных дней члены президиума — Хрущев, Жуков, Молотов и компания — спорили друг с другом, как поступить: подавить революцию силовым путем или уступить восставшим; быть верными «новому курсу» или воскресить погребенный дух Сталина.

Поначалу они решили поддержать правительство Надя и вывести войска; даже подготовили декларацию о равенстве стран социалистического лагеря и недопустимости вмешательства в их внутренние дела. Уже 30 октября командование советского Особого корпуса отдало приказ о прекращении огня до прояснения обстановки. Советские вой­ска покинули Бу­да­пешт, а «Правда» опубликовала текст декларации. Венгры возликовали.

Но в ночь с 30 на 31 октября Хрущев пересмотрел решение. «Я не мог уснуть, — вспоминал он много позже. — Будапешт гвоздем сидел в голове». Позиция президиума изменилась радикально: было решено провести специальную военную операцию под названием «Вихрь» с целью свержения правительства Имре Надя.

Спустя всего полгода Хрущев, находясь на приеме в ГДР, так объяснил итальянскому корреспонденту причины советской интервенции:

«Запомните то, что я вам скажу: своим вмешательством в Венгрию Советская армия спасла мир. Она потрудилась для всех, в том числе и для вас. Вы должны благодарить ее. Если бы она не вмешалась, над всеми нависла бы угроза войны».

8

Здесь на сцену выходит третий герой, герой второго плана, который десятилетиями держался в тени Надя и Ракоши, дожидаясь своего звездного часа.

Его звали Черманек Янош Йожеф. Он родился в 1912 году, воспитывался в приемной семье, с детских лет был подсобным рабочим и механиком, ближе к тридцати вступил в профсоюз металлистов. По всей вероятности, с тех пор он и заразился коммунистической мечтой. Впервые его арестовали в 1930 году, правда, вскоре отпустили под полицейский надзор, что не помешало ему стать членом Коммунистической партии Венгрии, добиться партийного продвижения и получить первый псевдоним — Барна Янош. В 1932 году Яноша арестовали во второй раз и на этот раз приговорили к двум годам тюремного заключения. В той же тюрьме сидел другой коммунист, с которым он подружился, — Матьяш Ракоши.

После освобождения Янош по приказу коммунистов вступил в Социал-демократическую партию Венгрии. С началом войны он ушел в подполье и взял новый, последний псевдоним, под которым его помнят до сих пор, — Янош Кадар. После немецкой оккупации он стал членом венгерского антифашистского фронта, в апреле 1944 года пытался пересечь границу с Югославией, но был арестован в третий раз и снова приговорен к двум годам заключения. Спустя полгода он сбежал из тюрьмы, вернулся в Будапешт и участвовал в Сопротивлении.

После войны Кадар вошел в состав коммунистического правительства и занимал разные высокие должности — от заместителя генсека венгерского ЦК до министра внутренних дел. Но в 1951 году Ракоши, несмотря на тюремную дружбу, сфабриковал против него уголовное дело. Кадара сместили со всех постов, арестовали в четвертый раз и приговорили к пожизненному заключению.

Его реабилитировал Имре Надь. В годы его правления Кадар вышел из тюрьмы, вернулся в политику и больше не покидал ее. Во время осенней революции Кадар поддержал Надя и вошел в состав временного министерства, заняв один из высших постов. А затем предал его.

Днем 1 ноября Кадар обратился по радио к венгерскому народу со словами о «нашей славной революции», а вечером того же дня втайне от всех — даже жены — отправился в посольство СССР на встречу с послом Юрием Андроповым. После разговора они сели в БТР и на следующее утро с советской военной базы вылетели в Москву. Там Кадар два дня обсуждал с кремлевским президиумом смещение и арест Надя, будущее Венгрии и состав нового правительства.

3 ноября он вернулся в Венгрию. В городе Сольнок с нуля было создано венгерское революционное рабоче-крестьянское правительство, возглавляемое «освободителем» Кадаром. Он «обратился» за помощью к СССР — якобы с целью спасти честных венгерских рабочих от рук «фашистов-предателей».

В тот же день советские чекисты арестовали под Будапештом венгерскую правительственную делегацию, в состав которой входили министр обороны, начальник Генштаба, начальник оперативного управления и председатель Совета министров Венгерской Народной Республики (ВНР). Вместе с арестом советские войска получили карту дислокации венгерских войск и вооруженных отрядов в Будапеште и по всей стране.

Утром следующего дня началась специальная военная операция «Вихрь».

9

С 1 по 3 ноября венгры ничего не подозревали о переменах. Они жили как во сне: праздновали победу и гордо заявляли друг другу, что по сравнению с Великой французской революцией венгерская оказалась на удивление мирной. Улицы тем временем расчищали от трупов убитых революционеров и казненных авошей. Снова открывались магазины и возобновляли работу автобусы и трамваи.

Политическая жизнь обрела новое дыхание. Надь заявил об окончании однопартийного правления, и среди интеллигенции начали обсуждать состав многопартийного правительства. Люди из движения и кружка Петёфи публиковали статьи, восхвалявшие революцию и посвященные политическому будущему. Классик венгерской литературы Ласло Немет призывал венгров сохранить верность социализму даже при многопартийной системе. Дадаист и сюрреалист Тибор Дери просил молодых революционеров «сосредоточиться на мысли: сейчас пробил час не мести, а восстановления справедливости». Всем хотелось поскорее вернуться к мирной, созидательной жизни.

Но пророческой оказалась публикация 2 ноября стихотворения «Одной фразой о тирании» венгерского авангардиста Дюла Ийеша. Написанное еще в 1950 году, это стихотворение посвящено тому, как тирания пронизывает все сферы человеческого бытия — государство, общество, семью, человека, его плоть, его дух и даже прах — и не оставляет ни малейшей надежды на воскресение.

Утром 4 ноября тирания — или тень прошлого — вернулась в Венгрию. Имре Надь сообщил по радио, что на рассвете советские войска напали на их столицу с целью свергнуть законное правительство. В ответ он провозглашает нейтралитет ВНР, принимает решение о ее вы­хо­де из Вар­шав­ско­го до­го­во­ра и обращается в ООН с прось­бой о за­щи­те.

Само правительство, по словам Надя, остается на месте и никуда не бежит. Затем радиостанция повторила призывы к Западу об оказании военной помощи, но вскоре смолкла; помощи так и не поступило.

У защитников Будапешта — примерно 20 тысяч человек из народного ополчения — не было командования, плана обороны и оружия, кроме автоматов, гранат и бутылок с бензином. У атакующих — от 40 до 60 тысяч советских солдат — имелись артиллерия, танки и бронемашины, а над их колоннами патрулировали небо звенья реактивных самолетов. Стреляли они куда попало — по жилым домам, госучреждениям, больницам и даже по иностранным посольствам. Свои действия оправдывали тем, что «в этом городе они громят подлых предателей-фашистов».

Передать в небольшой статье последствия разгрома Будапешта и убийства мирных жителей довольно сложно, лучше довериться документам. Одним из свидетелей происходящего был польский журналист и тогда еще марксист-ленинец Виктор Ворошильский. Он отправился в Будапешт на самолете Красного Креста, собираясь написать репортаж о славной революции рабочего движения, но вместо нее задокументировал страшную и бессмысленную бойню, устроенную советской армией:

«Мы глядим по сторонам: ни одного дома не пощадила война. В каждом огромная брешь — чаще всего на уровне второго или третьего этажа, будто тут прошел хищный допотопный зверь, кусавший направо и налево, всюду жаждавший оставить след своих челюстей».

---

«Их четверо. Они лежат на улице рядышком, в неловких, неестественных позах. Разодранные и сплющенные, едва ли не двухмерные, они выглядят тряпочными куклами, заброшенными под опаленную стенку, почти втоптанными в краешек выщербленного тротуара. Кто-то присыпал их ободранные лица белой пылью или известью. Тот, что впереди, — вообще без лица: с погнутой каской срослось черное, засохшее месиво. Должно быть, давно они так лежат».

---

«Мы склоняемся над свежими могилами, которых не счесть в каждом сквере, в парках, возле церквей. На кусках фанеры или картона написано, кто тут лежит: „Лайош… 18 лет“, „Жужа… 15 лет“, „Арпад… 12 лет“. Все могилы усыпаны цветами».

10

К 7 ноября советские войска взяли Будапешт под контроль. К 11 ноября были подавлены очаги сопротивления по всей стране. Локальные бои продолжались до конца года, но уже без прежнего размаха. Янош Кадар был доставлен в столицу в советском бронетранспортере и назначен новым главой венгерского правительства, чей состав был сформирован в Москве.

К тому времени в Западном Берлине прошла 100-тысячная демонстрация протеста против повторного ввода советских войск в Будапешт. В Румынии было подавлено восстание этнических венгров.

Напротив посольства СССР в Вашингтоне неизвестные зажгли большой крест, осветивший надпись: «Вечная память венгерским рабочим, которые умерли за свободу». Испания и Голландия отказались от участия в Олимпиаде в Мельбурне. Жан-Поль Сартр вышел из Компартии Франции. Альбер Камю обвинил международное сообщество в том, что оно «позволило расстрелять Венгрию».

Советский Союз воспользовался правом вето при обсуждении венгерского вопроса в Совете Безопасности ООН. Правительство США не предоставило никакой военной поддержки Венгрии в течение всего восстания, ограничившись радиовещанием РСЕ и публичными заявления администрации Эйзенхауэра. К концу месяца о событиях в Венгрии уже почти забыли.

Теперь о серых пятнах в биографии Надя. В радиообращении 4 ноября он заверил венгров и международное сообщество, что правительство остается на месте и никуда не бежит. Это была ложь. В ту же ночь он, его семья и члены временного правительства с их семьями согласились на предложение об убежище в югославском посольстве. Они укрывались там 18 дней.

22 ноября Надь, доверившись обещанию Кадара о неприкосновенности, вместе со всеми покинул посольство. Но они сразу же были арестованы советскими военными, а затем этапированы в Румынию, в город Снагов. Их продержали в румынской тюрьме до апреля 1957 года, после чего конвоировали обратно в Будапешт. Началось следствие над Надем и членами временного правительства, поднимался вопрос о смертной казни. Москва выступила против, настаивая, по словам Хрущева, на том, чтобы «проявить твердость и великодушие».

Но Кадар не собирался повторять ошибки предшественников. Он ослушался Москву и инициировал показательный судебный процесс.

Надь был обвинен в измене родине и попытке свержения строя. 16 июня 1958 года его, министра обороны Пала Малетера и публициста Миклоша Гимешу расстреляли во дворе Будапештской Центральной тюрьмы.

Эпилог первый

В течение трех лет после событий 1956 года народные суды Венгрии за уча­стие в восстании при­го­во­ри­ли около 400 человек к смертной казни, 22 тысячи человек к тю­рем­но­му за­клю­че­нию, 840 человек (в том числе несовершеннолетние) были вывезены в советские лагеря и тюрьмы, а примерно 200 советских солдат и офицеров репрессированы органами ГБ за осуждение военной спецоперации в Венгрии.

Из оккупированной советскими войсками Венгрии эмигрировали около 180–250 тысяч человек. Одним из них оказался молодой журналист Чарльз Гати: он был вынужден оставить родителей и отправиться, спасаясь от преследований, «из неизвестности в неизвестность»: сперва в Австрию, затем в Соединенные Штаты. Его жизнь, к счастью, сложилась довольно удачно. Он до сих пор жив, ему уже 87 лет. В Америке он построил успешную академическую карьеру: преподавал 15 лет в Колумбийском университете и работал старшим сотрудником Совета планирования Государственного департамента США в начале 1990-х. Кроме того, он написал нескольких замечательных политологических книг, посвященных Восточной Европе и событиям Венгерского восстания.

Агнеш Хеллер сразу после восстания отстранили от работы в университете. Следующие пять лет она преподавала в школе, пройдя, как сама выражалась, через «ад презрения» со стороны коллег. За этим последовало возвращение в университет, новое отстранение и участие в диссидентском движении. В 1977 году она эмигрировала в Австралию, где преподавала в мельбурнском Университете Ла Троба, а с 1986-го — в нью-йоркской Новой школе социальных исследований, когда-то возглавляемой Ханной Арендт. Впоследствии Хеллер стала одним из крупнейших венгерских философов ХХ века, автором множества книг и статей, посвященных холокосту, тоталитарным режимам, этике и морали ХХ века. Она умерла на родине в 2019 году в возрасте 90 лет.

Виктор Ворошильский вернулся в Варшаву сразу после восстания и смог опубликовать несколько глав «Венгерского дневника» в одном из еженедельников; правда, цензура быстро свернула публикацию. Позже «Дневник» был опубликован во Франции, переведен на английский, а в начале 1980-х вышел в русском переводе в парижском журнале «Континент». В Польше «Венгерский дневник» официально был опубликован только в 1990 году, а в России — в 1992-м в журнале «Искусство кино». После венгерских событий Ворошильский стал опальным поэтом и писателем, но сохранил любовь к русской культуре; он много переводил русских поэтов, написал биографию Салтыкова-Щедрина под названием «Сны под снегом», дружил с Иосифом Бродским и Геннадием Айги и даже опубликовал антологию современной русской поэзии, назвав ее — исключительно из теплых побуждений — «Мои москали». Находился в оппозиции к польскому коммунистическому правительству, пережил его распад и умер в возрасте 69 лет в 1996 году.

Янош Кадар находился у власти с ноября 1956 по май 1988 года: в четыре раза дольше, чем Ракоши, и почти на 30 лет дольше, чем Надь. За это время его режим претерпел эволюцию в сторону более прагматической и менее репрессивной модели социализма. Он публично осудил деятельность Ракоши, который так и умер в СССР, выступил против ввода советских войск в Чехословакию в августе 1968 года и постепенно усилил либерализацию страны к середине 1970-х.

В перестройку в Венгрии начались новые народные протесты, которые уже никто не мог остановить. В мае 1988 года Кадар был освобожден от занимаемой должности «по состоянию здоровья» и выведен из состава политбюро. Во время последнего публичного выступления на закрытом заседании ЦК он произнес бессвязную оправдательную речь о событиях 1956 года. Спустя еще месяц он тайно исповедовался римско-католическому священнику. А 6 июля 1989 года — в один день с официальной реабилитацией Имре Надя — умер от рака в возрасте 77 лет.

Эпилог второй и заключительный

16 июля 1989 года прах Надя был торжественно перезахоронен. Среди выступающих на церемонии особенно отметился 26-летний политик по имени Виктор Орбан. В своей речи перед 200 тысячами соотечественников он потребовал проведения свободных демократических выборов и вывода советских войск с венгерской территории.

2 мая 2007 года правые радикалы осквернили могилу Кадара на будапештском кладбище. Они выкопали его череп и кости, а также урну с прахом его жены, оставив рядом послание: «Убийцы и предатели не могут покоиться на святой земле. 1956–2006». Первая дата — 1956 — отсылала к событиям Венгерского восстания, в то время как вторая намекала на массовые протесты в Венгрии осенью 2006 года.

Поводом для новых протестов стала трансляция на одном из телеканалов аудиозаписи, в которой премьер-министр от социалистов Ференц Дюрчань признавал, что его правительство лгало населению по поводу истинной экономической ситуации в Венгрии. В ночь на 23 октября — спустя 50 лет после событий «кровавого четверга» — полиция устроила разгон протестующих на площади Кошута с применением резиновых пуль.

Инициатором этих протестов была оппозиционная партия «Фидес», а ее руководителем был — и остается по сей день — всё тот же Виктор Орбан.

Сегодня Орбан — премьер-министр Венгрии, и этот пост он удерживает уже 12 лет, аккумулируя огромную власть и используя депутатов и большинство в парламенте для внесения изменений в конституцию и законы. Он подвергается жесткой критике со стороны венгерской интеллигенции и международных экспертов, некоторые исследователи даже сравнивают его режим с «мафиозным государством».

Жизнь в Венгрии по-прежнему не допускает простых толкований и не терпит строгих границ.